Народ рванулся в раскрытые двери занимать места; Виктору и Соне не досталось, и они стали в проходе, впереди торчавшей между двумя встречными сиденьями кассы, к которой все время просили передавать полтинники.
Ново-Советская все еще была местом для неспешного движения. По левой стороне тянулись знакомые Виктору благообразные сталинские двухэтажки с палисадами; пустырь по правой вплоть до Литейной был загорожен посеревшими от дождей заборами, из-за которых высовывались краны, железобетонные остовы, кучи балок и арматуры; выглядывавшая из ворот земля была размешана колесами самосвалов.
— Здесь будет МЦОТ, межведомственный центр оздоровления трудящихся, — щебетала Соня. — Поликлиники восьми заводов, кроме Камвольного. А здесь, вон, видишь, колонны уже возводят? Это МДКОТиЦМ. Межзаводской дворец культуры и отдыха трудящихся и центр молодежи. Сюда переселят БПиМК из сарая в ЦПКиО что за ДК БМЗ.
— Что переселят?
— Планетарий. А ты знаешь, какой тут зал будет?
Автобус, вздохнув, остановился на перекрестке с Литейной. Виктора вдруг словно током ударило: вместо привычных с детства хрущевских кирпичных и панельных пятиэтажек в сторону Литейной тянулась плотная застройка панельного двухэтажного таунхауса. Зеленые, желтые, красные и синие квадраты квартир разбивали длинные панельные зигзаги и меандры; широкие окна, не разделенные на рамы, напомнили Виктору о финских домиках. Автобус тронулся; мимо окна проплыли узкие дворы, с разноцветными полотнищами белья на веревках, с молодыми яблонями и клумбами в палисадниках; среди них виднелись турники, детские качельки и песочницы. Из двухэтажного океана росли трехэтажки школ и магазинов. Таунхаус, как разлившаяся река, затопил место панельных и каменных пятиэтажек до Дружбы, место серых хрущевских двухэтажек и площадь, занятую в бытность Виктора стандартными частными домами. Таунхаус осреднил это многообразие милым скромным бытом рабочего поселка.
— Лабиринт, — произнесла Соня. — Здесь большие квартиры, для многосемейных. Но тем, у кого радикулит, тут плохо. Место низкое, болотистое. И шпаны хватает. Сейчас начали разводить по квартирам тревожные кнопки, чтобы соседи сообщали, если драка во дворе.
Они проехали мимо "цыганского гастронома"; старое здание бывшей пожарной каланчи Пробного Хутора было приведено в порядок и покрашено, на нем виднелась большая вывеска "БЮТ". Как понял Виктор, надпись относилась к юным техникам, а не к Юлии Тимошенко.
Сидящие тетки обсуждали уличные бои в Далласе, где восставшие спалили несколько броневиков Нацгвардии. Судя по разговору, резервистов изматывали вспышками массовых беспорядков то в одном, то в другом городе, моментально сходившими на нет по приближению войск. Америка втягивалась в какую-то странную и опасную игру, где адреналин от угрозы ареста если не заменял виски и марихуану, то успешно их дополнял. Это было похоже на издевательство кучи мелких подростков над здоровым пьяным детиной, словно сотни тысяч студентов, бомжей, развозчиков пиццы и мелких клерков внезапно утратили способность мыслить, как взрослые и степенные люди.
Здесь этого нет, подумал Виктор. Здесь это только у подростков, они и есть подростки. Прямо как плакатное сравнение капитализма и социализма. И еще — лица людей в автобусе. Какие-то непосредственные, открытые, все эмоции можно читать, как открытую книгу. Никто не улыбается, не принято, а глаза добрые. Разве у них нет проблем? И что происходит с Америкой? Похоже, тут не только Вьетнам. Как-то мало здесь про американские преступления во Вьетнаме. Интенсивность боевых действий ниже? Вьетнамизация раньше?
— У тебя на работе все нормально? — спросила Соня.
— Да. А что?
— Ты как-то странно задумчив.
— Город изучаю.
— Ты у нас раньше был?
— Ну кто не знает Брянска?
— Как раз не знают. Закрытый город для иностранцев.
— Я шучу.
— А серьезно?
— А серьезно — фотиком премировали.
— Просто ты очень сосредоточен. Как Баталов в кино про курчатовцев.
— У нас нет реактора. У нас "товары — народу". Две дощечки.
— Разве в кино было про реактор?
— Я не вдавался в подробности, Главное — игра актеров.
— Не знаю, мне всегда казалось, у него есть лучшие роли, особенно про войну... Поворачивайся, продвигаемся к выходу.
— Не рано?
— У Школы много сядет.
— ...Ты знаешь, я заметила, я рядом с тобой начала меняться, — задумчиво произнесла Соня, пройдя в комнату эконома и расшторивая окна, чтобы надвигавшиеся сумерки не слишком быстро потребовали зажечь свет, — я хочу расписаться с тобой, и чтобы мы вдвоем сняли нормальную однокомнатную квартиру в башне.
— Может, я просто сниму?
— А скидка семейным? — Соня вскинула на него удивленные глаза. — Забыл? Нормальную квартиру, чтобы комната девятнадцать метров, вся комната. Чтобы был сервант и большой телевизор на тумбочке, тогда его можно смотреть с диван-кровати. А у меня есть магнитофон, я на нем слушаю наши концертные записи и разные новинки. Для тебя поставим письменный стол у окна, чтобы ты мог работать над своей техникой. А что лучше возле дивана — торшер или бра?
— Торшер. А бра — у телевизора, для подсветки.
— Слушай, я тебя не напугала своими планами? Насчет расписаться?
— Ничуть.
— Серьезно? Я вдруг поняла, что несу какую-то чушь, как испорченная мещанка.
— Почему чушь? Естественное женское желание строить семейное гнездо. Ты же не бросаешься из одного брака в другой.