— Я похож на человека, который водит домой шпионов, пришедших с холода?
— Читаешь плохие самиздатовские подстрочники?
— Читаю про бдительность. Ле Карре вроде работал в Ми-6?
— Да мне все равно. Просто это переводится как "Шпион, вернувшийся в игру".
"Шпион, вернувшийся в игру. Интересно, относится ли это здесь ко мне? Нет, конечно, разведывательной информации никто не требует. И так и не выяснено, кто это делает и зачем. МГБ из второй реальности, скорее всего, действительно посредник, но кто за ним стоит? Похоже, они и сами не знают, а то начали бы шастать по мирам. Интересно, Соня не может быть из ЦРУ? Нет. Нет. Она не напрашивалась ко мне домой. И вообще она скоро уйдет. Зачем я ей?"
— Дай мне передник, — требовательно сказала Соня, когда с импровизированным ужином было покончено, — я сама уберу и вымою посуду. Пока утюг поищи, и одеяло, чтоб на нем сушить.
Виктор подошел к окну и выглянул на улицу. Под длинными ладьями уличных фонарей с газосветными трубками вертелась все та же ледяная смесь, водосточные трубы двухэтажных шлакоблоков напротив изрыгали себя легкие водопады, и какой-то запоздалый грузовик выплеснул на землю газона целое цунами из лужи на проезжей части.
— Что ты там увидел? — Соня тихо подошла к нему сзади, заглянув через плечо, и легко и нечаянно потерлась грудью о его спину; Виктор услышал, как при этом сбилось ее дыхание.
— Дождь и снег. Ты высушишь одежду и через пару минут будешь такая же мокрая. Тебе завтра рано на работу?
— Нет, в эту субботу без утренников... а зачем тебе?
— Предлагаю подождать до утра, когда будет автобус. Все не одной по темени. Вчера тут стреляли на Крахтовских.
— Ты будешь из-за меня сидеть до утра?
— Посидим, поговорим, послушаем музыку. Как в кафе. Успею выспаться.
— Вообще-то я не люблю кафешек. Лет пять назад в "Зинке" любила с подругами посидеть, сейчас — нет. Обязательно подсядут подогретые ценители таланта, закажут шампанского и бутерброды с черной икрой, и будут кидать бессмысленные остроты, пренебрежительно рассуждать говорить о вещах, в которых совершенно не смыслят, и кидать липкие взгляды.
— Ну, на тебя трудно не засмотреться.
— Но не так. Ты смотришь в глаза, а потом уже на ноги.
— Заметила?
— А для кого мы их открываем?
Она отошла на пару шагов назад, скользящим движением опустила руку вниз, и сделав полшага вперед, потянула ладонь вверх от согнутого колена; материя потянулась за ладонью, обнажив слегка порозовевшее после душа тело еще сантиметров на пять — и Соня тут же, как бы стыдясь произошедшего, повернулась к Виктору спиной, повернув голову в его сторону.
— У вас в группе показывают стриптиз? — улыбнулся он.
— Шутишь. Худсовет бы разогнал. А ты, значит, был в Риге? Есть только одно место в Союзе, где можно увидеть стриптиз. Правда, не совсем, а только до бикини. Такой стриптиз, как у них, нам не нужен, — при последних словах она как-то хитро прищурилась.
— Но и чересчур закрываться тоже не следует. Наш человек хочет видеть все наше.
— И как, удалось увидеть?
— Сознаюсь, был я в Риге. Зимой, в командировке на несколько недель. И как-то совершенно случайно изучал.
— Хорошо, что ты не начал рассказывать, что был за границей, — она состроила гримаску, и произнесла деланно скучающим тоном, — "Знаете, вот этот галстук я привез из Лондона. А тут я в Париже на фоне Нотр Дам. Шестая слева это Бриджит Бардо, а второй в центре я. Знаете, а вот у них в Стамбуле..." Вы знаете, как у них в Стамбуле?
— Мне как-то по барабану, — ответил Виктор, — Стамбул — город контрастов.
Разговор плавно переходит к теме "расскажи о себе", подумал он. Соня начинает заигрывать — то ли оттого, что нечего делать, то ли после душа располагает, то ли хочет выяснить, отчего я к ней так безразличен на фоне всеобщего внимания. А это опять ведет к теме "расскажи о себе"...
— Жаль, что взял не телевизор, — сказал он, — было бы что смотреть.
— И что бы мы смотрели? Передачи кончаются в двенадцать.
"Черт, еще один прокол."
— Слушая тебя, теряешь чувство времени. Сразу видно человека искусства.
— А ты считаешь себя неинтересным собеседником... Верно?
Виктор пожал плечами.
— Не знаю. Не задумывался.
— Но не обязательно говорить о работе, можно о книгах, о музыке... Можно я гляну?
Она подошла к полке и потянула на себя один из конвертов пластинок.
— Так ты, оказывается, битломан? — удивленно спросила она, обернувшись. — Ты слушаешь мерсибит?
— Разве это запрещено? Диски фирмы "Мелодия".
— Ну да, но... И "падающие камешки"... Это же музыка молодежи, бунтующего поколения.
— "Роллинги" прекрасные музыканты. Это один из лучших их альбомов, кстати. А грязный имидж — это только реклама, шоу-бизнес. Нравы Запада, когда талант вынужден служить прибыли. Но к музыке это не относится, "Aftermath" — это же классический ритм-энд— блюз, но группа решила экспериментировать с африканскими инструментами... А поют они о все о тех же вечных темах, о несчастной любви. Ты "Paint it black" слыхала? Забойная вещь!
— Ну да, но... Знаешь, я думала, что для того, чтобы это понять, надо родиться в другом поколении. Мне проще, я прежде всего певица, мне интересны новые, свежие краски, то, что заведет публику... Слушай, а... а вот это вообще психоделика! Это молодые энтузиасты из Министерства культуры протолкнули, а пластинка не расходится, нет спроса, железно в уценке будет.
— В какой уценке? — Виктор буквально подскочил к Соне, чуть не выхватив пластинку из ее рук. — Это же "Пинк Флойд"! В семидесятые за этим в Союзе гоняться будут!